Тарасенко,

Обезьяна с бананом открыл новую тему с заголовком в форуме .

----------------------------------------------------------------------
Одно время биография Роберта Вуда была у меня "книгой детства".
Несмотря на то что я знаю эту книгу почти наизусть, многие, скорее всего, не знакомы с ней. Очень рекомендую, вся книга читается на одном дыхании, написана живым языком и местами напоминает анекдот. :+:
Поучительный фрагмент из главы 17.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

     Вуд-- разоблачитель ученых дураков и мошенников. Его война с медиумами
     У доктора Вуда длинная карьера, начавшаяся еще до "N-лучей" Блондло и
визита Евзапии Палладино в Америку, по разоблачению мошенников и
добросовестно заблуждающихся ученых, исходят ли их теории из "научных"
лабораторий, или из спиритических кабинетов.
     При исследовании подозрительных явлений он отнюдь не соблюдает
академического спокойствия и приличий. В случае с знаменитыми "N-лучами" он
совершил поездку в университет в Нанси и привел к драматической развязке
самое необычайное научное самозаблуждение нашего времени. Когда Гринделл
Мэтьюз приехал из Англии со своими "лучами смерти" и пытался убедить
правительство США купить их для флота, Ассошиэйтед Пресс просило Вуда
"посмотреть их". Вуд "посмотрел" и написал громовую статью, в которой
сравнивал Мэтьюза ("заблуждается ли он добросовестно или нет") с "жуликами,
которые стараются продать Бруклинский мост невинным прохожим".
     В исследовании спиритических сеансов Палладино, он, являясь членом
комиссии, созданной журналом Scientific American, применил рентгеновские
лучи, а также хитроумную "венецианскую ставню", чтобы осветить пол кабинета
медиума без ее ведома. В последнем случае, с Марджери, медиумом,
исследованным в Гарварде, он схватил "эктоплазму" и завладел ею.
     По мнению Вуда, эти люди, ведущие науку по ложным путям, резко
разделяются на две категории: честных заблуждающихся и обыкновенных
мошенников. Первые совершенно честно воображают, что имеют ценную идею, с
которой могут принести другим пользу, а себе -- деньги, если им окажут
помощь в работе. Мошенники же обычно "изобретают" небольшой, но хитроумный
аппарат, который действует с помощью какого-либо трюка, в надежде одурачить
капиталиста или государство, которое дает им деньги авансом на "проведение
опытов в полном масштабе". Обе категории стары, как мир, и будут
существовать вечно. Прошлым летом Вуда просили разобрать следующее
"изобретение": человек утверждал, что может управлять трактором и приводить
его в движение с помощью "беспроволочной передачи энергии". У него же,
конечно, были и "лучи смерти". Они всегда изобретают "лучи смерти". Он имел
покровителя, надоедавшего Вуду, который уверял, что видел, как лучами была
убита утка на высоте восьмисот футов.
     "Разбирать такие вещи, -- говорит Вуд, -- часто довольно весело, но
вообще это -- трата времени. Большие, более серьезные случаи -- совсем
другое дело".
     Вот рассказ самого Вуда о том, что было, по всей вероятности,
величайшим научным заблуждением нашей эпохи.
     "Поздней осенью 1903 года профессор Р. Блондло, глава Физического
отделения в университете в Нанси, член Французской Академии, широко
известный исследователь, провозгласил открытие новых лучей, которые он
назвал N-лучами, со свойствами, далеко превосходящими лучи Рентгена.
Прочитав о его экспериментах с этими лучами в Comptes Rendus Академии,
основном научном журнале Франции, я попытался повторить его наблюдения, но
мне ничего не удалось, хотя я потратил на это целое утро. Согласно Блондло,
лучи излучались спонтанно многими металлами. Как детектор можно было
употреблять очень слабо освещенный лист бумаги, ибо -- чудо из чудес --
когда N-лучи попадали в глаз, они усиливали его способность видеть предметы
в почти темной комнате.
     Огонь открытия, зажженный Блондло, теперь ярко разгорелся, и его
раздувало десятка два других исследователей. О них было помещено в Comptes
Rendus двенадцать статей до конца года. А. Шарпантье, зна-менитый своими
фантастическими опытами с гипнозом, утверждал, что N-лучи исходят из
мускулов, нервов и мозга, и его авторитетные заявления были опубликованы в
Comptes Rendus с полным подтверждением д'Арсонваля -- первого авторитета
Франции по электричеству и магнетизму.
     Затем Блондло объявил, что он сконструировал спектроскоп с алюминиевыми
линзами и призмой из того же металла и получил спектр из линий, разделенных
темными интервалами, показывающих, что имеются N-лучи разной преломляемости
и длины волны. Он измерил их длины волн. Пламя исследования N-лучей
разгорелось в целый пожар. Жан Беккерель, сын Анри Беккереля, который
открытием излучения урана положил основу для открытия радия Кюри, утверждал,
что N-лучи можно передавать по проводу, так же, как свет передается по
изогнутой стеклянной палочке благодаря внутреннему отражению. Один конец
проволоки около слабо светящегося "детектора" вызывал колебание его
интенсивности, в то время как другой конец проволоки водили по черепу живого
человека. Если человека усыпляли эфиром, N-лучи от его мозга сначала
усиливались, а потом слабели, по мере того, как он крепче засыпал. Он
утверждал, что металлы можно "анестезировать" эфиром, хлороформом или
спиртом, после чего они переставали испускать и передавать N-лучи. Биологи,
физиологи, психологи, химики, ботаники и геологи присоединились к этой
веселой компании. Нервные центры позвоночника изучались в связи с болезнями.
или повреждениями, по их излучению N-лучей. "Обнаружилось", что лучи
испускались растущими растениями, овощами и даже трупом человека. Шарпантье
нашел, что слух и обоняние также обострялись под их влиянием, как и зрение.
Колеблющийся камертон испускал сильные N-лучи. В начале лета Блондло
опубликовал двадцать статей, Шарпантье -- тоже двадцать, и Ж. Беккерель --
десять, все с описанием новых свойств и источников N-лучей. Около ста статей
о N-лучах были опубликованы в Comptes Rendus в первой половине 1904 года.
N-лучи поляризовали, намагничивали, гипнотизировали и мучили всеми
способами, какие можно было выдумать по аналогии со светом, но все явления
были способны наблюдать только французы. Ученые во всех других странах
держали себя открыто скептически и смеялись над фантастическими
измышлениями. Но Французская Академия увенчала работу Блондло своим
признанием, присудив ему премию Лаланда в 20 000 франков и золотую медаль --
"За открытие N-лучей".
     В то лето мы жили в Бег-Мей, в Бретани, и я потерял связь с научными
фокусами в Нанси, но в сентябре я поехал в Кембридж на собрание Британской
Ассоциации Наук. После сессии некоторые из нас собрались для обсуждения
вопроса: что же делать с N-лучами. Из нашей группы особенно яростно был
настроен профессор Рубенс из Берлина, с которым я был тесно связан, еще
будучи студентом. Он особенно возмущался, так как кайзер приказал ему
приехать в Потсдам и продемонстрировать лучи. Потратив попусту две недели на
попытки воспроизвести опыты французов, он был очень смущен необходимостью
признаться кайзеру в своих неудачах. Он повернулся ко мне и сказал:
"Профессор Вуд, а не могли бы вы теперь поехать в Нанси и проверить их
эксперименты?" -- "Да, да", -- поддержали его все англичане, -- "это --
идея! Поезжайте!" Я предложил, чтобы поехал сам Рубенс, как главная жертва,
но он сказал, что Блондло крайне любезно ответил на все его письма, сообщив
все малейшие детали своей работы, и что будет очень неудобно, если он поедет
разоблачать его. "Кроме этого, -- добавил он, -- вы ведь американец, а
американцы умеют делать все..."
     Итак, прежде чем присоединиться к своей семье в Париже, я посетил Нанси
и встретился с Блондло, по его приглашению, в его лаборатории ранним
вечером. Он не говорил по-английски, и я избрал средством разговора
немецкий, чтобы он чувствовал себя свободно и мог говорить конфиденциально
со своим ассистентом, который, невидимому, был главным ассистентом
лаборатории.
     Сперва он показал мне лист картона, на котором. было нарисовано
светящейся краской несколько кругов. Он пригасил газовое освещение и просил
меня обратить внимание на увеличение интенсивности их свечения, после того,
как на них направили N-лучи. Я сказал, что ничего не замечаю. Он ответил,
что мои глаза недостаточно чувствительны, и это ничего не доказывает. Я
спросил его, можно ли мне ставить и убирать на пути лучей непрозрачный
свинцовый экран, в то время как он наблюдает флуктуации на экране. Он
ошибался почти на 100 процентов, и говорил, что интенсивность меняется,
когда я ничего не двигал, и это уже доказывало кое-что, но я держал язык за
зубами.
     Затем он показал мне слабо освещенные часы на стене и пытался убедить
меня, что он может различить их стрелки, если держит над глазами большой
плоский напильник. Я спросил его, можно ли мне подержать напильник у него
над глазами, так как я заметил на его столе плоскую деревянную линейку, и
вспомнил, что дерево было как раз одним из немногих веществ, которые никогда
не излучали N-лучи. Он согласился. Я нащупал в темноте линейку и держал ее
перед его лицом. О, да -- он прекрасно видел стрелки. Это тоже кое-что мне
доказало.
     Но решительная и главная проверка была еще впереди. В сопровождении его
ассистента, который уже бросал на меня довольно враждебные взгляды, мы
прошли в комнату, где стоял спектроскоп с алюминиевой призмой и линзами.
Вместо окуляра, этот прибор имел вертикальную нить, окрашенную светящейся
краской, которую можно было передвигать вдоль той области, где
предполагалось наличие спектра N-лучей, поворачивая круг с градуировкой по
краю. Этот круг вращал горизонтальный винт с подвижной гайкой, на которой и
была установлена нить.
     Блондло сел перед прибором и стал медленно вращать круг.
Предполагалось, что нить, пересекая невидимые линии спектра N-лучей,
начинает ярче светиться. Он называл мне деления шкалы для ряда линий, читая
их при свете слабого фотографического красного фонаря. Этот опыт убеждал
некоторых скеп-тических посетителей, так как он повторял свои измерения в их
присутствии и всегда получал те же числа. Он утверждал, что смещение нити на
0,1 мм было уже достаточно, чтобы ее яркость изменилась. Когда я сказал, что
это невероятно, так как щель спектроскопа имела ширину 2 миллиметра, он
ответил, что это -- одно из необъяснимых свойств N-лучей. Я попросил его
повторить измерение, потянулся в темноте и снял со спектроскопа алюминиевую
призму. Он стал кружить круг, отсчитывая опять те же числа. Прежде чем
включили свет, я поставил призму на место. Блондло сказал своему ассистенту,
что его глаза устали. Ассистент стал уже вполне очевидно подозрительным и
просил Блондло дать ему самому повторить опыт для меня. Прежде, чем он
потушил свет, я заметил, что он очень точно поставил призму на ее маленькую
подставку, углами как раз на краю металлического диска. Как только свет
погас, я двинулся по направлению к прибору, сделав шаг с некоторым шумом --
но ничего не тронул. Ассистент начал вращать круг, и вдруг сказал Блондло
быстро по-французски: "Я ничего не вижу. Спектра нет. Я думаю, что
американец что-нибудь сдвинул" -- после чего сразу же зажег свет и
внимательно осмотрел призму. Он уставился на меня, но я не выдавал своих
мыслей. Этим сеанс окончился, и я сел в вечерний поезд и отправился в Париж.
     На следующее утро я послал письмо в Nature. Журнал подробно изложил мои
наблюдения, опустив, однако, сообщение о двух инцидентах в конце вечера и
обозначив лабораторию просто как ту, где было выполнено большинство опытов с
N-лучами. La Revue Scientifique, французский полупопулярный научный журнал,
опубликовал перевод моего письма и начал анкету, прося французских ученых
высказать свое мнение о реальности N-лучей. В последующих номерах было
напечатано до сорока писем, и только полдюжины из них защищали Блондло.
Наиболее агрессивным было письмо Ле-Беля, который говорил: "Какое зрелище
представляет собой французская наука, если один из ее значительных
представителей измеряет положение спектральных линий, в то время как призма
спектроскопа покоится в кармане его американского коллеги!"
     Только две статьи о N-лучах появились после этого в Comptes Rendus.
Должно быть, это были запоздавшие. На ежегодном заседании Академии в
декабре, где была вручена премия и медаль, провозгласили, что она
присуждается Блондло "за его долголетние труды в науке".
     Трагическое разоблачение в конце концов привело к сумасшествию и смерти
Блондло. Он был вполне искренний и большой человек, у которого "зашел ум за
разум", возможно, в результате самогипноза или чрезмерного зрительного
воображения после многих лет работы с приборами в темноте. То, что сделал
Вуд, против собственного желания, но с научной беспощадностью, было для него
coup de grace.
     Развязку охарактеризовал А.А. Кемпбелл Свинтон, член Королевского
Общества, в Westminster Gazette:
     "...высшая ученая инстанция Франции признала его, и все, казалось бы,
шло хорошо, пока американский профессор физики Р. В. Вуд из Балтиморы,
теперь -- иностранный член Лондонского Королевского Общества -- не взорвал
полностью и навсегда все открытие, показав, что Блондло продолжал видеть
спектр, которого никак не могло получиться, даже если бы он и был перед
этим!"
     По отношению к "научному" обману и подлогу, Вуд всегда неумолим и
безжалостен и никогда не чувствует сожаления, разоблачив мошенников --
наоборот, он ощущает довольно свирепую радость.
<...>

Всю книгу можно прочесть здесь: http://lib.ru/MEMUARY/WOOD/robertwood.txt
----------------------------------------------------------------------

Тема находится по адресу:
http://forum.cnews.ru/index.php?showtopic=64064